Был такой добрый и немножко грустный мультфильм — «Паровозик из Ромашково». Главный герой заставлял пассажиров то соловьев слушать, то ландыши собирать — иначе, говорил опоздаете — на всю весну, на все лето… «А если вы не увидите заката, — умолял в самом конце Паровозик, — то опоздаете на всю жизнь!».
* * *
Именно это — опоздание на всю жизнь, всерьез угрожало мне, когда я впервые добралась сюда, в Ромашково. Батюшка из храма Рождества Богородицы устал, наверное, от раза к разу выслушивать на исповеди отчет в одном и том же грехе — и посоветовал обратиться к отцу Алексию. Святая церковь, милостивая к грешникам даже в мелочах, называет этот грех красиво — «винопитие»… Однако, в том, что представляла в ту пору моя жизнь, красоты было мало.
Ехала я сюда, надо признаться, года полтора. Не то, чтобы жалко было расставаться с «веселой» жизнью… Я к тому времени уже удачно достигла той стадии, когда пьянство перестает быть отдыхом и весельем. Становится — работой. Тяжелой, ненавистной, неблагодарной. Весна незаметно переходит в лето, не оставляя воспоминаний, а на душе — вечный пасмурный закат. Примерно такой же, как начинал брезжить над Ромашково, когда я, наконец, оказалась здесь. Отца Алексия в храме не оказалось, и исповедывать сегодня будет не он. Что ж, не судьба, поеду домой.
— Не уходите, пожалуйста. Раз уж приехали. Дождитесь исповеди, она — через час. Здесь у нас чудеса происходят. Люди — на глазах меняются, — не отпускал меня местный алтарник.
Ну да, чудеса, — мысленно хмыкнула я. — Не бывает на свете таких чудес. И уж тем более на глазах. Как можно увидеть, что происходит в душе человека. Хоть и очень симпатичный этот алтарник Ромашковского храма — сразу видно, добрый, чистый человек, но я ему не верю.
* * *
Потом я буду повторять эту же — почти слово в слово — фразу своим спивающимся друзьям и знакомым (коих, увы, немало). Да и родному мужу. «Приходи к нам в общину, там настоящие чудеса происходят. На глазах люди другими становятся». И буду видеть в их глазах такой знакомый мне огонек недоверия. Ну да, на глазах. Чудеса. Выдумывай больше. Мы не из таковских, нас душеспасительными беседами не проймешь…
Это я теперь вижу снова и снова, как восстанавливаются семьи, как молодеют на глазах матери, хорошеют измученные пьянством мужей жены… А главное — вижу глаза тех, кто окружает меня теперь каждую среду.
В первый приход поразило в них внимание, спокойствие, внутренняя уверенность какая-то… Новички глядят исподлобья, кто — с испугом, кто- с недоверием. Так же смотрела и я. А спустя какое-то время — даже собственная моя непутевая физиономия перестанет так отчаянно диссонировать в зеркале с православным платочком…
* * *
Тогда я осталась (не хотелось обижать алтарника). Дождалась отца Алексия, получила благословение прийти в среду на собрание. До той среды прошло еще месяца два. Раба Божия Екатерина вела зело насыщенную жизнь, блуждая по распутьям греха. Иногда тыкалась сюда, в Ромашково, как слепой котенок, но, не зная расписания великопостных служб, всякий раз попадала впросак.
И вот, наконец, я здесь. Неделя Жен-мироносиц. Собрание незнакомых доброжелательных людей, не обращающих на меня никакого внимания. Отец Алексий будет попозже (опять!). Читают что-то духовное, обсуждают чьи-то проблемы. Признаться, мне скучновато. Я же — умная, я — подкованная. Что мне может дать подобное времяпрепровождение!?
Одна из женщин пришла со взрослой дочерью. Вдруг она начинает рассказывать о своих проблемах (тех же, что и у меня) так откровенно, будто сдирает с себя кожу. Они вместе с дочерью пытаются найти выход из создавшегося тупика. Похоже, выхода тут быть никакого не может…Как и у меня.
Приходит Отец Алексий. Все сразу становится по-другому. Как? Не знаю. По-другому — и все. Сейчас можно спросить любого члена нашей общины, и он ответит вам то же самое. Слов можно подобрать миллион: «атмосфера», «Благодать»… «Аура» — если кому нравятся подобные термины… Не нам судить. Здесь — по-другому, не так, как за оградой — вот и все.
Набрав в легкие побольше воздуха, рассказываю о себе. Ощущение малоприятное, прямо скажу, но слушает народ с благожелательным интересом. Выпалив свое «резюме», умолкаю и еще раз украдкой разглядываю присутствующих. Интересно, с кем из них случилось чудо? Что-то не вижу я тут таковых.
На следующей неделе собрания не будет — община уедет в паломничество в Костромскую область. Спустя две недели я увижу первое чудо. Ту самую женщину, которая была с дочерью, и плакала, и казалось, что нет в ее жизни выхода. Ее было не узнать. Неужели этот совершенно счастливый, искрящийся радостью человек пребывает в безвыходном тупике? Нет, нет, конечно. Здесь, в Ромашково, я усвою точно: нет в нашей жизни тупиков. Если мы с Богом, конечно.
* * *
А что же я? Тогда пришла домой после первой встречи с каким-то странным ощущением в душе. Ему тоже нет названия. Подъем? Воодушевление? Нет, нет. Нечто похожее я испытывала после первой своей поездки в Серпухов, к Неупиваемой Чаше. Тогда я надолго бросила курить. А сейчас муж, взглянув на меня, вдруг сказал: «Слушай, чем вы там занимались? Ты вся светишься?».
Да, со мной тоже произошло чудо. После первого же прихода сюда я стала другой. Я «уволилась» со своей опостылевшей «работы» — пьянства. Я знала, что это больше — не мой образ жизни. А если и случится выпить, это больше никогда не будет в порядке вещей. Отныне и навеки это будет называться — срыв. Это будет — падение, а не сто грамм для храбрости или расслабления.
* * *
Я падала и набивала шишки, но потом всякий раз ползла сюда, в Ромашково. Привезу сюда свое измученное жидкой гадостью тело на прокуренном паровозике Мытищинского машиностроительного завода. Опытным общинникам и рассказывать ничего не надо: с первого взгляда понятно, в чем причина отлучки их непутевой сестры. А я забьюсь подальше в уголочек, посижу, поплачу и почувствую, как расправляется в греховной телесной глубине душа, бедная моя бессмертная душенька, с которой так мерзко и неразумно обращается глупая хозяйка. Здесь ей хорошо. Она, бедолага, чувствует свет, как ощущают его даже слепые котята. А здесь, в комнате, где мы собираемся, светло всегда. Даже когда закат давно погаснет над трехгорским лесом, а во всем селе вдруг отключат электричество…
* * *
Спустя три года я дам обет трезвости на всю жизнь — у мощей преподобного Нила Столобенского. Теперь мне лишь во сне видится, как я пью. По телу распространяется блаженный покой. Не нужно больше никуда спешить. Весна незаметно сменится летом, которого я, впрочем, тоже не замечу. Мне все равно… Мне хорошо сейчас. От страха я тут же просыпаюсь. Иногда даже включаю свет. Нет-нет, это только сон. Вот она — обетная грамота. Вот — иконка Нила Столобенского на стене.
Я успела. Я не опоздала. Я буду жить.
Как же милостив Ты, Господи!
Екатерина
